10 июня, 2016 
adminGWP Красный корпус университета в годы оккупации. В одном из зданий размещались университет, библиотеки, шрифты Академии наук, где работал Хорошунова
Фото: infokiev.com.ua
4 июня 1942 г., четверг
Итак, я снова в библиотеке Академии наук, который теперь называется Wissenschaftliche Academische Bibliothek des General-Комиссар. Уже четыре дня я нахожусь здесь. И привыкли уже, хотя все время такое ощущение, как будто хожу по склепу, где лежат мертвые. Запустение, грязь, тишина. Ничего не напоминает кипучей жизни, которая никогда не наполняла библиотеки до краев. Читальные залы покрыты года пыль и запах, в них затхлый от согретого солнцем воздуха. С черными пятнами окна закрыты, свет куски дикта или картон, вставленные вместо вылетевших от взрыва стекол. Ни один цветок не выжил библиотеки. Они умерли от холода. От морального холода погибла библиотека жизни.
В коридоре стены и потолок заполнены ржавые пятна. Это через дырявую крышу вода лилась плавно вниз. Везде склады мертвых лежащих книг и другой мебели. И только между лестницами стоят, как и вчера, поставленных панелей для украшения центральной оформления выставки Франко. Цвета не выцвели в год. Но, как больно смотреть на ваши работы, сделанные в советское время и опозоренную тем, что на холсте под имитацией автографа Франко, Гитлера висит лозунг “Наша борьба — борьба за правду ложь. И так как истина всегда побеждает, это означает, что мы победим”. И страшно, очень страшно, что такой лозунг так цинично может поднимать на щит нацистов!
В библиотеке можно не идти, можно спать, можно вообще весь день ничего не делать, и никто даже не заметит, не заинтересованы в
Теперь есть много места в библиотеке. Все номера пустые. И как трудно было получить место для работы. Углы, коридоры, казалось, прекрасные кабинеты, так много было сотрудников и читателей библиотеки. И теперь! Только серые ночные бабочки, в пыли лежал без движения книги, библиотеки принимают в зал. В красном углу стосы книг. Это сотни тысяч книг, которые были подняты в зимние холода на спине женщина, остальные в библиотеке. Молодежь вообще не является. Я здесь называюсь “молодой”, потому что самый младший после меня не меньше, чем 40 лет. Все старые сотрудники, но трудно их узнать. Голод и холод слишком изменили их, и если бы не тишина библиотеки, которая подчеркивает звуки их шагов, медленно и очень тихо, кажется, что движутся тени бывших библиотекарей.
Библиотека получила в подарок новое университетское здание, аналогичные ему, которые находятся на другой стороне университета. Есть также пыли и холоде, среди груд книг, кабинетах, сразу, утром после прихода выстраиваются в ряд все сотрудники библиотеки и конвейером в руки книга снизу вверх. Жуткий конвейер.
Все библиотекари могут 827 евро или 806 (второй — те, кто позже пошел). Очистители и получают 300 рублей. Многие средние попали в государственный совет, и я. Мы можем 640 евро. Что переплетчика, с которыми я сейчас работаю большей ставки не нашлось. Конвейер работает чуть быстрее, после первого и пятнадцатого числа, когда участники его поедят хлеба. И все остальные дни все двигаются, как примерзшие летит. Дисциплина библиотеки. Дирекция по всему мягкосердечная. Только уволили уборщиц Кузнецов и Кириллову за ругательства. В противном случае, есть же библиотеки, можно уйти, можно спать, можно вообще весь день ничего не делать, и никто даже не заметит, не заинтересованы.
В комнате, где теперь жизнь бывшего спецотдел. Там зимою топилась печь, и там сидели все. Сидят там и сейчас. Сидит в библиотеке и Бенцинг целый день. Все вещи сделаны с его ведома. Он радуется сотрудников, покровительствует им, заботится о их благополучии. Он сам выхлопотал ставки, что сотрудники. Ему я обязан тем, что сижу еще здесь, а не еду в “солнечный” в Германию.
Бенцинг, казалось мне симпатичный человек, что никак не вязалось в нашем сознании с гороха форма со свастикой на руках, которые он несет
Мое поступление в библиотеку был довольно своеобразный и может поставить в тупик. Если нет спасения, в Германии не осталось, пошел в библиотеку, спросить, не возьмут ли меня на работу. В маленькой комнате спецотдела сидели Бенцинг и Фалькевиц. Мой вопрос по Бенцингу. Он смерил меня довольно уничижительным взглядом, как мне показалось, и спросил, что я умею делать. Я назвалась переплетчиком. Он вдруг довольно любезно улыбнулся и спросил, подойдет ли мне работа первого июня (было это числа пятнадцатого мая). Я сказал, что да, должна, если до сих пор меня не забрали в Германию. Он спросил, почему я не хочу туда идти. И абсолютно не считаясь с моментом, у меня неожиданно сорвалось: “Туда могут ездить только мой труп”. Ему точно более. Его лицо стало злым, он повернулся, и я, правду сказать, струсила. И вдруг он повернулся, снова ласково улыбаясь, и сказал:
— До тех пор, пока вы у меня не работает, я ничего вам не могу обещать. Но если будете работать, я пытаюсь защитить вас от необходимости идти туда.
Это оборот дела меня очень озадачило и Бенцинг, казалось мне симпатичный человек, что никак не вязалось в нашем сознании с гороха форма со свастикой на руках, которые он несет. Меня ничего не требовали, никаких документов или заявлений. И первого числа, оказалось, что я — переплетчик — уже в составе библиотеки. Так я поступила на работу против немцев. Сам должен был прийти. Раз в месяц первого числа Бенцинг приносит деньги, и Луиза Карловна платит своим работникам. Бенцинг же дал 100 рублей ремонт видите музыкальный отдел в библиотеке, и уже было два концерта. Второй был уже тогда, когда мне вчера.” Так как я вчера еле дотащилась домой, потому что прошел, прежде чем из читальных залов сорок стулья.
Мне обещали комнату Бухиной. Этот легкий, чистый и в открытое окно доносятся шум, как будто живой город. Во всем этом крыле только Семашкевич еще раскладывает книги в бывшей бухгалтерии.
Как-то от воспоминания. И здесь, в комнате тоже. Я только думаю, что Бухина не будет очень огорчена, когда узнала, что ее комната теперь моя переплетное ателье. Жив ли он Роза Анатольевна? Мне часто на улице, кажется, что он идет, и то, если во всех случаях подобные галлюцинации, дрожь пробегает с головы до ног. Где то все это? Не знаю, что мы не перестаем думать о них, и только что-то не знаю о них ничего не может помочь.
Предыдущий дневник – от 1. июня.
Автора о личности мемуаров оккупация Киева – Ирины Хорошуновой, и о том, как сложилась его жизнь после войны, а также о судьбе собственного дневника читать запросы на издание “ГОРДОН”. Полный текст мемуаров опубликованы в спецпроекте “Дневник киевлянки”.
Редакция благодарит Институт иудаики за оказанные материалов.
Идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александр Зинченко.
Опубликовано в рубрике